Понравился коротенький рассказик:
Из дневника Николаса Кляйнмихеля, капрала Иностранного легиона
Файл «3 июля 2012 года. docx»
Аргентина, Перито-Морено
Не люблю русских. Когда всем страшно – им весело, а это раздражает…
Сегодня в полдень наш взвод высадили на каменистом плато у подножия Анд, близ местечка Перито-Морено, в одной из точек вероятного десанта противника. Мы разбили лагерь и занялись подготовкой позиций перед грядущим боем.
Так вот о русских… Я швейцарец из кантона Вадуц, и в моей семье все мужчины всегда были солдатами. В Иностранном легионе я служу уже второй контракт. Еще четыреста лет назад мой предок состоял в личной гвардии римского папы. Иногда мне кажется, что о том, что такое война и каково это – страх перед боем, я знаю на генетическом уровне.
Я никудышный писатель, я – солдат, но капли росы на вороненом стволе штурм-райфла Mrak и темные силуэты деревьев на фоне светлеющего неба… Не умея достойно описать, я всегда снимаю это на камеру, и в моем архиве порядка сорока файлов с названием «Пейзаж перед боем».
Для каждого настоящего солдата подобные моменты – самые святые, самые волнительные мгновения в жизни. Ночь перед битвой, встреча рассвета на позициях, часы, минуты и секунды, остающиеся до первого выстрела… Душа замирает, перед мысленным взором проносятся самые яркие мгновения прожитого.
И только русские все портят! В них совершенно нет ни капли одухотворенности и романтики. Они – варвары в самом прямом смысле этого слова.
Перед боем американцы, например, спят, а выспавшись, разминаются на спортивной площадке, как перед ответственными соревнованиями.
Англичане чистят оружие – видимо, отвлекает. Оно у них и так всегда сверкает, но они все равно драют, смазывают и протирают стволы, словно на парад.
Французы пишут письма. Женам, любовницам, матерям, отцам, братьям, друзьям – всем. Показывают друг другу написанное, делятся удачными фразами и оборотами, иногда даже улыбаются, но чаще плачут, вытирая глаза форменными беретами.
Немцы со шведами обычно молчат, глядя вдаль. Неподвижные, они напоминают статуи, и в прозрачных германских глазах лежит ледяная глыба неизбежности.
Арабы молятся, расстелив в сторонке свои коврики. Их бронзовые бритые затылки мерно опускаются и поднимаются, словно поплавки рыбачьих сетей у Фарерских островов.
Поляки, чехи и другие европейские славяне собираются в кружок, вспоминают родных, показывают друг другу снимки, иногда тихонько поют свои протяжные песни…
И только русские ведут себя, словно проблемные подростки! Вместо того чтобы сосредоточиться перед боем, как и положено солдату, они впадают в какое-то дурашливое состояние, объяснить которое я не могу.
Они шарахаются по всему лагерю, скалятся, словно щенки бездомной собаки, радуясь неизвестно чему. Всех встречных русские сильно хлопают по плечу или по спине и всем говорят непонятную русскую мантру: «Derzhis, bratan!»
Они рассказывают друг другу свои непонятные анекдоты и громко хохочут, они устраивают розыгрыши, причем особенно достается от них американцам, немцам и полякам.
Наполнить запечатанную пивную банку мочой вместо пива с помощью шприца, аккуратно заклеив дырочку крохотным кусочком мимикрирующего скотча, – любимое русское развлечение. Потом русские подсовывают банку кому-нибудь и с каменными лицами сидят поодаль…
Дерутся они всегда охотно, причем не признают честных мужских поединков один на один. Нападая всем скопом, русские лишают свою жертву возможности покарать шутников.
Еще одна национальная русская шутка – velosiped – ночью вставить кому-нибудь между пальцев ног вату или бумажки и поджечь. Особенно часто они делают это с американцами. Амеров у нас пятеро – две женщины, афроамериканец Большой Том и еще двое, братья Палмеры, Эбб и Френки.
Американцы, проснувшись и увидев огонь между пальцев, начинают кричать «Пожар!» и бегать по казарме. Они очень боятся огня. А русские радостно бегают вместе с ними и кричат с диким славянским акцентом: «Янки, гоу хоум!»
Большой Том, громила двух с лишним метров роста, однажды хотел положить конец этому безобразию и вызвал на спарринг всех русских сразу. Но те сказали хором странную фразу: «Da che my, duraki, chto li?», и Большому Тому осталось лишь недоуменно пожимать плечами…
Русских, к счастью, у нас всего трое. Если бы их было больше, я написал бы рапорт о переводе меня в другой взвод.
Старшего русского зовут непроизносимым русским именем «Vladimir». Фамилия его «Kozlov», но что она означает, я не знаю. Однако если кто-то из славян или даже русских называет Vladimir’а сокращенно от фамилии, он всегда бьет первым, а левый снизу у него очень сильный. Наш признанный авторитет в боевых искусствах Большой Том говорит, что «Vladimir» может «задрать противнику нижнюю челюсть до бровей». Клички у него нет, русские зовут его Vovan, а остальные – Volodia. Недавно узнал, что главного русского коммуниста Ленина тоже звали Vladimir.
Второго русского зовут Renat Habybullin. Вот его все называют сокращенно от фамилии – Haby, но он не обижается.
Третий русский имеет вполне европейское имя Виктор и странную фамилию, которую мне произнести еще труднее, чем имя Vladimir’а или фамилию Renat’а, – Podoprihatky. Он носит кличку Stolb (я узнавал, это слово означает «опора контактной электросети») и отличается благодушием.
Vladimir невысокого роста, коренастый, жилистый, волосы русые. Он носит усы. Однажды я ему сказал, что если бы он отпустил их вниз по сторонам рта, то стал бы похож на настоящего русского kazaka. Vladimir неприятно улыбнулся и послал меня к матери какого-то серба по имени Eban.
Мне Vladimir не нравится. У него колючие глаза, тонкие губы и совершенно нет чувств. Он циничен и ведет себя жестко, часто хамит. Но в тройке русских он – заводила и лидер.
Renat очень высокий, брюнет. Он похож на южного славянина, какими я их себе представляю. Все болгары, сербы или хорваты вот такие – смугловатая кожа, черные волосы, красивые глаза и взрывной характер. Имя Renat – это сокращение от русских слов revolucia, nauka, trud. Renat мне симпатичен, но он высокомерен в отношении меня.
Виктор – большой, наголо бритый увалень. Он часто улыбается, но улыбка его похожа на гримасу сытого моржа. Не мой типаж, хотя характер у Виктора спокойный, даже мягкий.
Все трое русских – гетеросексуалы, и в дни увольнений они ходят в бордели для гетеросексуальных мужчин, а потом цинично рассказывают всем о своих похождениях там. Цинизм – вообще отличительная особенность русских. Они ни во что и никому не верят, всегда готовы поглумиться над чувствами других, отличаются тягой к постоянному самоутверждению и часто ссорятся, причем не только с остальными легионерами, но и друг с другом.
Я пытался вырвать из их порочной тройки Renat’а, надеясь выстроить с ним хотя бы дружеские отношения, но он назвал меня gnoinyi pidor и, вторя своему лидеру Vovan’y, посоветовал сходить к матери серба Eban’a. Русский варварский юмор все же совершенно непонятен нормальным людям…
Файл «5 июля 2012 года. docx»
Аргентина, высота 738
Сегодня общался с нашим батальонным психологом мистером ван Дормелем. Его тоже беспокоят русские, и он согласен со мной, что с ними надо что-то делать. В нашей беседе мистер ван Дормель употреблял такие слова, как «девиантное поведение», «асоциальные личности» и «нонконформистские выходки». Он напирал на то, что сейчас, когда человечество сплачивается перед лицом всеобщей опасности, когда речь идет о выживании хомо сапиенса как вида, все мы должны быть заодно и иметь сходные поведенческие императивы.
Мистер ван Дормель очень умный. Я не понял половину из того, о чем он говорил, но главное уловил: русские должны или пройти психокоррекцию, или покинуть ряды борцов с инопланетной угрозой. Мистер ван Дормель сказал, что напишет рапорт, и предложил мне подписать его. Я согласился. Мне жаль Renat’a, но в конечном итоге это все для его же блага.
Если начистоту, то мне даже где-то обидно за русских. Территория, на которой они родились (нам еще в школе объясняли, что страна не может быть такой огромной, поэтому Россия – это просто территория, временно контролируемая русскими), пострадала от пришельцев едва ли не больше других регионов.
В начале Вторжения, когда была уничтожена земная орбитальная группировка и гринмены нанесли точечные удары по важнейшим объектам земной инфраструктуры, по электростанциям, коммуникационным узлам, предприятиям, военным базам, Россия практически не пострадала – сработали их знаменитые комплексы ПВО, все эти Triumf’ы и Favorit’ы.
Но потом началось то, что мы сейчас именуем Первой Волной, – массированная высадка подразделений гринменов на земную поверхность. От этого наиболее пострадали Канада и Россия – пришельцам удалось захватить там обширные плацдармы. В ходе боевых действий погибло много гражданских лиц. Я считаю, что все русские после этого должны были возжечь в своих сердцах мрачный огонь мести, и покуда она не исполнится, не отвлекаться на всякую ерунду.
К примеру, японцы, в результате орбитальных бомбардировок едва не потерявшие свою страну, так себя и ведут. Два месяца назад мы выбивали гринменов из австралийского Квинсленда и нашими соседями был Отдельный Ударный японский батальон. Я снял на камеру коллективную молитву японских солдат перед боем. Они просили у своих богов смерть для врага и для себя, если им не удастся выполнить задание командования. На лбу у всех японцев вытатуированы иероглифы «Смерть» и «Месть». Эти парни – настоящие солдаты, труженики войны. Я горжусь, что воевал бок о бок с такими людьми!
Русские же относятся к войне, как к приключению, словно это экстрим-тур в джунгли или поездка в Диснейленд для взрослых. Они не понимают, что солдат – такая же профессия, как, скажем, банковский служащий, таксист или авиадиспетчер.
В моей семье, в семьях наших соседей и знакомых все знают, что человек рожден для работы. Работа – это жизнь. Нужно трудиться, преумножая то, что уже создали поколения твоих предков. Я представляю себе это как лестницу, длинную, практически бесконечную лестницу, ведущую в горние выси, к Богу. Мы в течение всей жизни строим ее, ступенька за ступенькой – и оставляем достраивать своим детям и преемникам.
Чтобы лестница была прочной и устойчивой, нужно следовать правилам и инструкциям, чтить Библию и быть честным с собой и другими.
Русские не хотят ничего строить. Я уже писал, что они не признают никаких правил и у них проблемы с дисциплиной. В том же Квинсленде, возле города Брисбен, произошел характерный эпизод, прекрасно отражающий менталитет русских.
Мы подошли к узкой речной долине, густо заросшей знаменитым австралийским дождевым лесом. Гринмены окопались в долине и перекрыли единственный проход к своим позициям автоматическими установками напряженного боя (АУНБ), реагирующими на любой движущийся объект в полусфере диаметром свыше шести километров. Перед нами стояла задача овладеть долиной, но для этого необходимо было выявить установки пришельцев и уничтожить их управляемыми ракетами. Сложность заключалась в том, что наши боевые сканеры не фиксировали АУНБы гринменов, а те, в свою очередь, игнорировали роботов-разведчиков на дальних дистанциях, когда мы могли засечь их, стреляя лишь по людям.
Самое же главное, что на всю операцию нам отводилось не более получаса – к противнику спешило подкрепление. Мы оказались в ситуационном тупике. Конечно, проблемы АУНБов могла решить авиация, но у командования в тот момент не было ни одного свободного самолета – бои шли по всему восточному побережью Австралии.
Пока офицеры решали, как быть, русские проявили инициативу, которую я лично иначе как чудовищной назвать не могу. На ближайшей ферме они захватили стадо овец и погнали его прямо на позиции гринменов. Установки напряженного боя открыли огонь на поражение и расстреляли несчастных животных, изорвали их просто в клочья.
Цивилизованный человек никогда бы не поступил так жестоко! Да, нашим корректировщикам удалось засечь АУНБы. Да, мы уничтожили их и выбили гринменов из долины. Но это была неправильно сделанная работа. Мы не построили очередные ступеньки своих лестниц, ведущих к Богу. И все из-за русских!
Поэтому никто не удивился, когда на следующий день из нашего взвода в Международную Военную Комиссию по экологии и охране животных отправилось полтора десятка рапортов с обвинениями в адрес русских о негуманном отношении к животным и использовании их в качестве оружия, что противоречит целому ряду международных законов.
Наверное, лишь тот факт, что во главе Комиссии стоит китаец, генерал Чжу Чэнху, такой же азиат и в прошлом наверняка kommunist, позволил русским избежать наказания. Но мы все знаем – рано или поздно они не уйдут от возмездия.
Файл «7 июля 2012 года. docx»
Борт 17-296
Я ранен в ногу и в живот. От нашего взвода осталось двенадцать человек, все получили ранения разной степени тяжести, и все летят сейчас вместе со мной в транспортном «А-400М» на нашу базу на Таити. Я пишу эти строки, примостив палм на свернутом одеяле, лежащем у меня на груди.
Бой был ужасным, неправильным, жестоким, и у нас не было никаких шансов уцелеть. Однако мы уцелели…
Перед боем русские, как всегда, впали в состояние своего странного веселья – бродили по позициям, хохотали, хлопали всех по плечам, правда, меня и двух гомосексуальных американцев хлопнули почему-то по филейным частям тела и вместо мантры «Derzhis, bratan!» Renat сказал мне другую: «Ne ssy, pedrilo, prorviomsia!»
У меня в роду не было никого по имени Педро, и смысла фразы я не понял, но услышать доброе слово перед боем именно от Renat’а было по-человечески приятно…
Вообще, в этот день русские были «в ударе». Они словно чувствовали что-то такое, что другим было почувствовать не под силу.
Еще русские традиционно пили пиво, сидя на сложенном из камней бруствере, пели хором антифашистскую песню, из которой я запомнил такие слова: «S neba zvezdochka upala priamo k Gitlery v shtany…» Я тоже не люблю фашистов и Гитлера, и даже попытался тихонько подпевать, присев рядом с Renat’ом.
Кто-то из поляков попросил у русских пива, и Vladimir, не глядя, вскрыл новую упаковку и сунул ему пару банок. Поляк утащил их в свой обложенный камнями окоп, и спустя минуту оттуда послышались громкие крики на польском: «Psia krev! Psheklenti russki!» Судя по довольному смеху русских, в банках из невскрытой упаковки каким-то образом все же оказалась моча. Варваров не переделать…
Потом русские пошли к американцам. Хиллари, Бетти и Фрэнк сразу насупились, но Vladimir улыбнулся и сказал Большому Тому: «Ladno, negritos, ne obizhaisia, esli chto ne tak…»
Большой Том дернулся, когда услышал про негра, но решил, что политкорректней будет не обращать на слова русских внимания, и даже подарил Виктору-Stolb’y «вечную» зажигалку.
А потом наш лейт получил на планшет сигнал, и у нас в наушниках завыла «тревожка». Все побежали по местам, лязгая оружием. Мне показалось, что Renat посмотрел на меня как-то по-особенному…
Провидению было угодно, чтобы десантный корабль гринменов (мне не нравится слово «инопланетяне», хотя называть пришельцев «зелеными человечками» – конечно же дикость) вышел как раз на наши позиции.
Цель гринменов – месторождение кобальта, находящееся в отрогах Анд поблизости от наших позиций, поэтому мы были готовы встретить здесь их добывающие комплексы с обслугой.
Но никто не предполагал, что вместо обычного «плоского» десантного бота и телепортационной установки для переброски руды на их орбитальную базу нам на головы свалится «горбатый» десантный транспорт с двумя «ротами» гринменов и тяжелой техникой.
Гринмены всегда высаживают десант в тех местах, где есть кобальт. Их технологии намного совершеннее наших. Они доминируют в околоземном пространстве, а на поверхности нам с трудом удается сдерживать их экспансию.
Гринмена можно убить, можно повредить их гравитанк или десантный бот, но овладеть их технологиями мы не можем, хотя над этой проблемой бьются все ученые Земли.
А пока они бьются, мы, солдаты всех армий и подразделений Евросоюза, НАТО, Китая, Азиатской федерации, России и прочих государств, воюем с гринменами, уповая на Господа Бога и наше оружие.
Единственное, что гарантированно выводит из строя странную технику гринменов, похожую на вылепленные из коричневого и зеленого пластилина гигантские детские поделки, – какие-то сложные химические соединения, которые трудно синтезировать. Научники на занятиях объясняли нам, да только никто толком ничего не понял. Что-то там было про нуклиды, белки, сложные алкалоиды и аммиак…
Атака гринменов шла по стандартной схеме – с орбиты была продавлена гравитационная дыра в атмосфере, и «горбатый» стремительно рухнул вниз, к самой поверхности.
На нас обрушился шквал огня. Мы ответили из всех стволов, но даже семь выстрелов из ПЗРК «Титан» не смогли помешать гринменам приземлиться.
Это был ад. Наши позиции буквально горели, нам не давали поднять головы, а тем временем три гравитанка выползли из чрева «горбатого» и стали заходить с левого фланга, отсекая нас от гор. Следом за ними гринмены уже выкатывали телепорт и «кротов» – установки по добыче кобальта.
Нас всех спасли русские.
Когда гравитанки уже утюжили наш левый фланг, полностью уничтожив все первое отделение…
Когда лейту снесло полчерепа «зеленым лучом» из башенного орудия «горбатого»…
Когда шеф-сержант Ферра доложил в штаб, что мы не справились и десант гринменов приступил к добыче и переброске кобальта…
Когда я приготовился умереть и вставил в свой Mrak предпоследний магазин…
Русские рванули в сторону гор, волоча на себе шесть тубусов с управляемыми ракетами ulan и тяжелый немецкий пулемет «кентавр».
Мы думали, что их убьют. Но они умудрились проскочить между двумя гравитанками. Renat со ста метров длинной очередью из «кентавра» положил техников-гринменов, что суетились возле «кротов». Первый ulan вывел из игры крайний правый гравитанк, не успевший развернуться и ударить по русским.
Второй – снес у «горбатого» десантную аппарель.
Тут гринмены словно опомнились и навалились на русских всей своею мощью.
Огненные стрелы ulan’ов еще трижды пролетали над плато. Русским удалось подбить второй гравитанк и разнести в клочья пару «кротов». Теперь уже все силы гринменов атаковали засевших среди скал на небольшом пригорке русских.
И тогда мы ударили наступающим гринменам во фланг, отвлекая их от этой безумной тройки. Русские, конечно, неполиткорректные свиньи, но в бою они – звери, и этих зверей надо было сохранить для будущих сражений.
Бой разгорелся с новой силой, но теперь уже атаковали мы. Большой Том поджег последний гравитанк из подствольного ракетомета, мы прижали гринменов к «кротам» и начали давить. Телепорт они защищали отчаянно и постоянно кидались на «русский пригорок», пытаясь выбить оттуда русских, которые не давали им подняться.
Мы теряли людей и вновь залегли. А гринмены опять пошли вперед. Они своих потерь не считали, кобальт был им важнее.
И вдруг пулемет на пригорке замолчал. Потом смолкли и mrak’и Vladimir’а и Stolb’a. У русских кончились патроны. Гринмены лезли на пригорок со всех сторон, и Vladimir совершил безумный поступок. Он, вскочив на камни, выстрелил из последнего ulan’а по гринменам в упор. Взрывом его швырнуло назад, за валуны, а гринменов разметало по всему склону. Метка Vladimir’а на моем палме погасла…
Вокруг все дымилось, и сквозь дым мы хорошо видели бирюзовое сияние над жерлом телепорта, в которое транспортеры «кротов» подавали бурую руду непрерывным потоком. Кобальт – основа мощи гринменов. Чем больше кобальта они добудут, тем сильнее станут. По крайней мере, так нам много раз объясняли на занятиях…
Нас осталось не более полутора отделений, и можно было отступить, но мы все бросились на выручку оставшихся без патронов двоих русских. Я бежал, стрелял, и сердце мое холодело от мысли, что в любой момент визжащая реактивная пуля, выпущенная из оружия какого-нибудь гринмена, может вонзиться в меня… Это было ужасно!
Гринмены вели по пригорку шквальный огонь, и среди воплей и гула эфира я вдруг ясно услышал, как Stolb басом сказал по-английски: «В меня попали!» И добавил по-руcски: «Pizdes…»
Я глянул на бегу в нарукавный экранчик палма – метка Stolb’а погасла.
И тут Renat вдруг выметнулся из-за камней и огромными скачками бросился вниз по склону, на бегу «по-македонски» стреляя из двух пистолетов. Потом патроны кончились, и Renat спрятался за подбитый гравитанк совсем рядом с телепортом.
Гринмены атаковали его, но он швырнул в них две гранаты, а третью бросил прямо на транспортер ближайшего «крота», и мы радостно взвыли, ожидая взрыва в самом зеве телепорта…
Взрыва не было. Эти натовские МРG-61 вообще капризные штучки, даром что красивые, как елочные игрушки. А может быть, гринмены «отключили» гранату каким-нибудь своим хитрым излучением…
Renat добежал до трупа ближайшего гринмена, подхватил его оружие, попробовал стрелять, но у него ничего не вышло – гринменские автоматы не стреляют в руках землян.
Тогда он заорал что-то и яростно швырнул в зев телепорта сперва нестреляющее оружие, а потом какую-то блестящую железяку…
Потом в него попали, и он упал…
И вдруг прямо в зеве телепорта рвануло так, что в воздух взметнулись тонны камней, какие-то огненные зигзаги начали метаться над плато, один угодил «горбатому» прямо в двигатель, и тот зачадил, а потом вспыхнул, словно он был деревянным.
И мы, и гринмены в панике вжались в камни, воздух гудел и искрился, временами плыл, словно у раскаленной печи, и сквозь это марево я увидел, как Renat пытается ковылять в нашу сторону. Я вскочил, побежал к нему, и тут взвизгнула реактивная пуля, меня точно бревном ударило и швырнуло на землю…
Спустя минуту, когда я почти пришел в себя, из-за горы наконец-то вынеслись три звена чилийских штурмовиков, и бой для нас закончился…
…В гулком чреве транспортника «А-400М» мы с Renat’ом оказались на соседних койках. Он был ранен в грудь, часто кашлял, но держался. Я сказал ему по-английски: «Спасибо, что вы спасли нас всех. Я очень сожалею, что Vladimir и Виктор погибли. Что ты бросил в телепорт?»
Он усмехнулся, закашлялся и ответил: «Последнюю пивную банку, заряженную мочой».
Я вспомнил про белок, алкалоиды и аммиак, о которых нам рассказывали научники, и подивился божьему промыслу. А потом спросил у Renat’а: «Зачем ты носил ее с собой?»
Он вновь усмехнулся, слизнул выступившую на губах кровь, прохрипел по-русски непонятно: «Da tebia, pedrilu, pivkom hotel ugostit posle boia…»
И потерял сознание…

(c)пизжено Сергей Волков